Хотелось бы начать разговор с одного из самых частых, но не теряющих свою актуальность вопросов: как пандемия повлияла на телеком и цифровой ландшафт в целом?
С точки зрения цифровизации и телекома пандемия повлияла на рынок как разряд электрического тока. Она выступила неким дефибриллятором — все ускорилось. С другой стороны, не могу сказать, что отрасль была к этой ситуации готова. Тем не менее, через два месяца все встало на свои рельсы. Люди привыкли к новым реалиям и адаптировались к более серьезной работе онлайн, что повлекло за собой перемещение трафика. В целом, трафик увеличился, но не катастрофично. Запас прочности был достаточный, поэтому все прошло более-менее хорошо.
Удалось ли вам превратить связанные с пандемией вызовы в точки роста?
Поскольку мы предлагаем магистральные каналы связи, то для нас пандемия оказалась сложна в производственном плане. Временами было работать непросто. Единственным плюсом стал тот факт, что государство всерьез задумалось о цифровом суверенитете. Пандемия показала, насколько важно владеть информационной инфраструктурой в государстве и полностью ее контролировать.
А разве до пандемии вопрос цифрового суверенитета не стоял? Мне казалось, что еще Дмитрий Медведев об этом заявлял.
Я думаю, что эти процессы должны были проходить мягче. Все рассчитывали, что этот вопрос встанет ребром только в 2030–2035 годах, но пандемия существенно ускорила процесс. И если раньше решение вопроса импортозамещения зависело только от политической воли, то пандемия показала, что это прозорливая тактика, которая делает наше государство более независимым.
То есть если раньше про тренд на импортозамещение говорили только в аспекте «борьбы с западными партнерами», то сейчас это связано только с цифровым суверенитетом?
И да, и нет. Сейчас импортозамещение теснее связано с цифровым суверенитетом, потому что понимание его необходимости проникло на все уровни исполнительной власти. То, о чем раньше твердили только посвященные регуляторы, сейчас говорит подавляющее большинство чиновников. С точки зрения производителей отрасль не сильно изменилась за последний год. Да и вообще в телекоме ландшафт не так быстро меняется, потому что производители телеком-оборудования — это компании, которые играют вдолгую. Мы на этом рынке уже 30 лет, поэтому у нас есть полная линейка необходимого оборудования. Другие наши российские коллеги занимаются этим чуть меньше, и их линейка не настолько полная. Если же рассматривать значимых телеком-производителей в России, то, к сожалению, чтобы их посчитать хватит пальцев на двух руках. И то с большой натяжкой.
На конференции Made in Russia в 2018 году вы предлагали зеркально отвечать на заградительную политику западных производителей. Отмечали, что вступление страны в ВТО (Всемирная торговая организация, — прим. ред.) не означает, что мы должны ввозить сюда все доступное оборудование. Что-то поменялось за прошедшие годы?
В моей риторике сильно ничего не изменилось. Выражаясь разговорным языком, я всю дорогу «топлю» за цифровой суверенитет. С точки зрения законодательства те моменты, о которых я тогда говорил, не были реализованы. По неизвестной мне причине. Но мы находимся в очередном цикле, и, возможно, именно сейчас какая-то из этих инициатив по поддержке отечественных производителей будет внедрена. Просто потому, что сейчас сознание у чиновников стало глубже. К сожалению, государственный аппарат не всегда готов оперативно понять всю философию. С тех пор прошло уже три года и для всех эти предложения стали более понятны и осязаемы. Хотя бы даже потому, что связь и телеком-отрасль резко вырвались вперед с точки зрения стратегического развития. К тому же национальный проект «Цифровая экономика», который был запущен, если я не ошибаюсь в 2018 году, очень сильно буксовал. Но в 2020-м в нем уже родилась жизнь. Исходя из этого, вполне возможно, что именно сейчас государство примет менее политические и более законодательные меры по поддержке отечественного производителя.
А нужно ли вообще такое ярое импортозамещение? Например, часть игроков рынка говорит о том, что отечественные технологии для построения сетей 5G невозможно использовать ввиду того, что они в большей степени военные, чем гражданские.
Приведу очень простой пример про технологии. Вы можете использовать свой рабочий телефондля того чтобы добиваться каких-то военных целей? Я думаю, можете.
Если только выступать артиллерийским или авиационным наводчиком по GPS-координатам.
Вот вы даже представили, как это можно сделать. Поэтому когда телеком-операторы твердят о военном и гражданском применении, то это профанация в чистом виде. Если говорить о заградительных мерах и о том, что в России нет аналогов каких-то технологий — это иллюзия. Тема 5G перегретая, и будем откровенны: такая сеть не строится не потому, что нет отечественного оборудования, а потому что нет частот.
Да, «золотой диапазон» пока остается недостижимым.
Вот и о чем тут говорить? Я знаю об этих процессах. Нас тоже привлекают к участию в проектах по развитию 5G, потому что у людей нет понимания, что сети пятого поколения — это серьезная нагрузка на транспортную сеть. То есть операторы банально не готовы к такому объему трафика, который нужно будет упаковать и запустить в транспортную сеть. Если вы посмотрите на мировой рынок, то увидите, что и там пятое поколение не так, чтобы быстро запускается. И это при том, что у них и нужный диапазон есть, и в остальном вроде бы все хорошо. Все потому, что эта технология ведет к приросту трафика в геометрической прогрессии, к чему физические среды просто не готовы. А физическая среда — это оптоволоконный кабель в нужном количестве. Единственная страна в мире, которая готова к этому скачку — Китай. И только потому, что она изначально закладывала избыточную физическую среду. Только поэтому часть районов страны готовы к такому развитию событий. Так что здесь ситуация зависит не от производителей. Сети 5G — это глобальный вопрос, и начинать их строительство нужно с другого конца. 
Есть мнение, что сети 5G в первую очередь помогут развитию интернета вещей. Эта технология нам тоже сейчас не нужна?
Я думаю, что речь идет скорее о промышленном интернете, а не об интернете вещей. Потому что интернет вещей — это большое количество датчиков, которые передают достаточно малый поток информации в реальном времени. Для этого сети 5G не нужны. Вот для промышленного интернета, когда у вас работают фабрики будущего, курсируют роботы, беспилотные автомобили и все такое — там, конечно, сети 5G нужны. Но покажите мне сначала такой объем конечных устройств для этих сетей, которым такая производительность сетей нужна. Их пока нет. То есть идет подмена понятий, и мы опять ставим во главу угла мотивацию, мол, сети пятого поколения нужны для того, что еще не существует. Наверняка найдутся люди, которые скажут: «Давайте сначала построим сети, и тогда появятся устройства». Но так это не работает. Не секрет, что мы до сих пор не выбрали емкость сетей 4G. Они еще не отработали себя настолько, насколько нужно.
То есть нас должно спасти строительство сетей 5G-ready?
Да, вы абсолютно верно говорите. И по факту 5G не может быть точкой, которая тормозит рост всего рынка.
Правильно ли я понимаю, что рынок сначала должен насытиться устройствами, выбрать емкость 4G и только после этого переходить на следующее поколение?
Нет, я говорю о том, что делать «святой грааль телекома» из сетей 5G — это хороший маркетинговый ход, но с точки зрения промышленной политики у нас есть минимум два-три года на то, чтобы подготовиться к внедрению сетей 5G. И если меры поддержки отрасли в России будут нормальными, то как раз через это время мы, во-первых, получим отечественные устройства для сетей 5G, а во-вторых, сможем развивать сети в том диапазоне, который устроит Российскую Федерацию, а не весь мир. Просто все забывают о том, что подобная история уже была. На заре сотовой связи развивалось несколько стандартов. В Петербурге действовало как минимум три, не только GSM. Мы все это уже проходили, эта история не нова.
Интересно слышать точку зрения, которая существенно отличается от устоявшейся. Все настолько бьются за «золотой диапазон» и необходимость запуска 5G, что начинаешь задумываться, нужна ли нам такая поспешность?
С точки зрения рынка периферийных устройств нужно продавать телефоны, которые поддерживают 5G. Качество телефонов сейчас такое, что вы не можете их менять раз в год. В этом нет никакой логики. А бренд 5G позволяет запустить цикл обмена телефонов на несуществующую новую технологию. Вот и все. Это вопрос не телеком-операторов, а огромного рынка мобильных устройств, которые хочется продать по кругу еще раз. Потому что устройства, за которые получены деньги, по мнению производителей, уже пора выбрасывать. Операторам сотовой связи тоже нужно внедрять новые сервисы, развиваться, и в этом смысле 5G очень удобен. Россия — страна с распределенной плотностью населения и с концентрацией в двух городах. Но даже в них емкости 4G не выбраны. Помню, как мы переходили с 2G на 3G. Вот тогда ситуация была плохой, потому что мы чуть-чуть опоздали и мощности сетей уже не хватало. Но это было не сильно заметно, потому что у нас не было большого объема мобильного интернета. Сейчас сеть стабильна. Конечно, одно формирует другое, это переливающиеся сосуды, но спешить и прямо сейчас строить сеть 5G во что бы то ни стало, рискуя потерей национальной безопасности, не самая мудрая политика. Те, кто об этом говорит, либо недальновидные, либо не обладают всей полнотой информации, либо не понимают задач цифрового суверенитета, который предполагает, в том числе, и контроль над персональными данными россиян. Чтобы они не утекали бесконтрольно зарубеж, что не так сложно осуществить при текущей организации связи.
Продолжая тему цифрового суверенитета, хочу спросить, насколько государственная политика и регуляторика соответствуют реалиям рынка?
У меня к этому достаточно философский подход. Во-первых, мы находимся в новой нормальности. Мы должны были оказаться в нее постепенно, но благодаря «ковиду» скачок произошел резко. И эта новая нормальность предполагает, что персональные данные стали ценностью. Причем в большей степени не сами персональные данные, а цифровой след человека. Проблема цифрового следа в том, что непонятно, кому принадлежат данные о человеке? Ему самому, государству, оператору услуг или еще кому-то? Здесь у меня нет однозначного ответа. С одной стороны, как профессионал, работающий в телекоме, я считаю, что данные должны принадлежать человеку. Но уровень ответственности по их хранению, уровень использования их с точки зрения монетизации мне абсолютно непонятен. Если же данные принадлежат государству, то в каких целях оно будет их коллекционировать и использовать? И здесь тоже много философских развилок, на которые я не готов ответить. Но точно знаю, что правильнее всего держать цифровой след внутри государства. Потому что мы не до конца осознаем, в какую эпоху входим. Неопределенности очень много, и если владельцами цифрового следа россиян в полном объеме станут западные компании, то мы рискуем получить цифровое рабство. Отсюда и одна из главных задач цифрового суверенитета — не допустить этого. Целый ряд локальных конфликтов, которые произошли в мире за последние 10 лет, по большому счету, подтверждают мои слова. Ведь в случае необходимости государство может попросить своих производителей оборудования, установленного на территории другой страны, дистанционно отрегулировать его работу.
Вы говорите про большой рубильник, который находится в руках у непонятно кого?
В случае с Россией он находится сразу в нескольких странах — у нас эксплуатируется американское, китайское и европейское оборудование. Поэтому таких рубильников несколько. И как они отработают, тоже не очень понятно. Максимальные риски для нашей страны связаны с оборудованием американских вендоров, потому что мы используем не только их каналы связи, но и целый ряд критичного оборудования. Однако благодаря идеям цифрового суверенитета, которые государство начало активно внедрять к 2020 году, сейчас развивается концепция защиты критически важных структур. И если все эти проекты будут доведены до конца, то у нас появится шанс повысить устойчивость нашей системы.
У меня из разговора с вами складывается ощущение, что тезис «люди — новая нефть» теперь играет новыми гранями. Получается, что информация о человеке дороже нефти.
Информация стала новой нефтью и новым золотом уже давно. И тот, кто научится правильно хранить и обрабатывать ее, быстро выискивая первоначальные векторы или важные моменты, тот и будет владеть миром. Уже очевидно влияние подобных стратегий крупных игроков на рынок. Мы проходим через неприятное время — это эпоха противостояния между крупными корпорациями и государственными структурами. Потому что такие транснациональные монстры, как Facebook, Microsoft, Google, Apple обладают собственным видением того, как мир должен развиваться. А учитывая, что в их руках находится много информационных ресурсов и цифрового следа, они в принципе в состоянии дестабилизировать мировую ситуацию. Вопрос этого конфликта очень острый, но его не сильно афишируют, потому что корпорации не заинтересованы в публичном обсуждении. Этот конфликт в случае победы бизнеса и приведет к тому самому «цифровому фашизму». Одно дело, когда регулированием занимается государство, которое имеет конституционный строй, выборную систему, локальную государственную идеологию — и все эти институты защищают граждан. И совсем другое, когда корпорации имеют только устав и мнение совета директоров, которое всегда направлено на обогащение владельцев. Это очень опасный момент. Поэтому мне была отрадна ситуация вокруг Трампа, которая ярко проиллюстрировала методы работы крупных корпораций. Было заметно, как они договорились между собой и заблокировали его везде. Это хорошо демонстрирует двойные стандарты в области свободы слова, либерализма и демократии. Они сами продемонстрировали свой оскал, хотя никто их об этом не просил. Их идеалы далеки от ценностей западного мира.
Другой тренд — цифровизации госуправления и экономики. Связано ли это с цифровым суверенитетом?
Да, взаимосвязано. Но при обсуждении цифровизации возникает много вопросов. Например, когда идет речь про цифровую трансформацию, то мы должны обеспечить цифровую инфраструктуру, не только в Санкт-Петербурге и Москве — необходимо построить распределенную инфраструктуру по всей России, и она должна отвечать мировым стандартам. Это особенно важно ввиду того, что мы движемся к «Индустрии 4.0», которая подразумевает автоматизацию предприятий. В первую очередь, такая инфраструктура нужна в районах, где сосредоточены стратегические ресурсы, но при этом жизнь там не очень комфортна. Я говорю про Крайний Север и Арктику. Многие проекты, связанные с освоением Арктики и созданием там инновационных промышленных комплексов, тормозятся из-за отсутствия связи. Когда мы говорим о цифровой трансформации и указе президента, в котором он требует обеспечить подключение к интернету 97% домохозяйств к 2030 году, то это означает, что связь должна быть полноценной на всей территории страны. Регион Арктики дает 10% ВВП страны, при этом численность населения здесь не более 3–3,5 млн человек, что означает очень высокую выработку на душу населения. Однако современная связь там отсутствует полностью.
Получается, что в этом случае цифровая трансформация связана только с покрытием региона современными услугами связи?
Нельзя предлагать цифровые услуги, если вы не можете получить доступ к сайту. Невозможно создать фабрику будущего в Арктике, если ею нельзя управлять из Москвы, Петербурга или в крайнем случае Мурманска. Без надежной и современной связи нельзя обеспечить цифровую трансформацию. В случае с Россией в целом цифровая трансформация натыкается на проблемы со связью, потому что у нас необеспеченность домохозяйств современным ШПД достаточно высока. И это тоже системная проблема. Существуют разные подходы к ее решению. Я поддерживаю тот, который подразумевает, что сотовые операторы устанавливают базовую станцию в населенном пункте, и раздают интернет через Wi-Fi, потому что в дальние уголки нет смысла тянуть оптоволокно. К сожалению, наземная трансконтинентальная линия связи в России располагается в южных районах и не дает возможности протянуть связь на 30–40% территории государства. Это нужно делать на севере, со стороны Северного Ледовитого океана. Существует несколько проектов, связанных с освоением и прокладкой магистральной подводной линии связи вдоль Северного морского пути. Мы участвуем в проекте «Северное сияние». Помимо нас, подобную инициативу реализует «МегаФон» — это проект Arctic Connect. Оба проекта находятся примерно на одинаковой стадии реализации: «Северное сияние» требует определенной политической воли, а Arctic Connect пока красиво рассказывает о том, что «скоро здесь будет город-сад».
В чем суть вашего проекта? Что вы планируете реализовать?
«Северное сияние» — это проект прокладки подводной линии связи по Северному морскому пути и далее по восточным территориям Российской Федерации. Он соединит две крайние точки нашей страны: Мурманск и Владивосток. Протяженность проекта составляет от 12 до 14 тысяч километров, все зависит от того, как прокладывать кабель. По всей его длине буду организованы пункты подключения в тех точках, где это нужно регионам, государственным структурам, моногородам или бизнесу, который работает в арктической зоне. Также проект обеспечит надежную навигацию по Северному морскому пути, поскольку связь даст возможность оперативно обмениваться информацией о погоде, ледовой обстановке и так далее. Кто-то скажет, что это уже делают спутники, но «Северное сияние» позволит организовать наземные пункты обработки всего того массива данных, который собирается в космосе. Арктика имеет не только стратегическое значение для развития нашей страны, но и является северной границей России. Поэтому надо понимать специфику прокладки подводной линии связи в этом регионе. Корабль, который укладывает кабель, собирает много информации о подводной обстановке, глубинах и рельефе морского дна. В связи с этим это может быть только корабль Российской Федерации. В противном случае мы получаем угрозу национальным интересам, поскольку судно западного производства получит достоверную информацию о том, что происходит в наших территориальных водах на севере. Если вернуться к нашей роли в проекте «Северное сияние», то мы производим программно-аппаратный комплекс подводной линии связи со скоростью передачи данных 100 Гбит/с на один спектральный канал. Я еще не слышал, чтобы линии с такой пропускной способностью были реализованы в большом объеме. В основном речь идет о 10 Гбит/с на один спектральный канал, это стандартные линии связи, проложенные в Атлантике и Тихом океане. Все оборудование, подводные усилители и кабель отечественного производства. Это плод нашей кооперации с целым рядом российских компаний. Главная проблема сейчас в том, что есть несколько стейкхолдеров (заинтересованных сторон, — прим. ред.), которые до сих пор пытаются определить между собой, кто главнее. Но надо понимать, что проект достаточно большой, важный и ответственный, и требуется четкая политическая воля, чтобы он стартовал. Готовность и технологический запас такого проекта достаточно высокие. Мы знаем, что все регионы на севере с удовольствием уйдут от аппаратуры, к которой они подключились, и будут готовы подключиться к этому проекту. Потому что сейчас это одна из важнейших задач в рамках освоения Арктики и обеспечения цифрового равенства. В противном случае, если жители начнут оттуда активно уезжать, то мы просто потеряем регион, потому что там некому будет жить.
В последнее время много говорится об арктическом проекте «Мегафона». Есть ли у вас общие точки соприкосновения или это только конкуренция?
Образно говоря, мы — производитель колеса, а «МегаФон» — автомобиль, который на этих колесах ездит. Как колесо может конкурировать с автомобилем? Мы не конкуренты с точки зрения проекта. В рамках реализации национальных интересов «Северное сияние» очень важный проект — он дает возможность гарантировать цифровой суверенитет. Потому что как только у нас появится альтернативная линия связи, по которой можно соединить всю Россию, то мы сумеем спокойно замещать оборудование на основной линии связи. Кроме того, Россия становится мировым игроком на рынке предоставления высокоскоростных информационных услуг, потому что транзит трафика Европа–Азия идет по наземной линии, а она, во-первых, длиннее, а во-вторых, имеет много пунктов переприема информации, из-за чего происходит достаточно большая задержка сигнала. Когда мы проложим «Северное сияние», то задержка уменьшится в разы — в нем нет такого количества пунктов переприема, потому что наше оборудование позволяет без регенерации передавать данные на две с половиной тысячи километров. В случае с проектом «МегаФона» я не понимаю их ангажированность нашему китайскому конкуренту, которого американцы выгнали за доказанный шпионаж в пользу Китайской Народной Республики. В «МегаФоне» обходят этот вопрос, не называя вендора. Однако если их прямо об этом спросить, то это будет точно не российский производитель, потому что, к сожалению или к счастью, в России мы пока единственный вендор, который может сделать подводную линию связи. Если посмотреть на мировой рынок строительства подводных линий связи, на нем действует всего пять игроков: один японский вендор, один американский, один китайский, один европейский, ну, и мы. Каждая уважающая себя крупная корпорация типа Google, Facebook или Microsoft имеет свои линии связи между Европой и Америкой. В этом смысле я не очень понимаю, как «МегаФон» собирается пустить в территориальных водах Российской Федерации китайский корабль с китайской командой и проложить в наших приграничных территориях кабель. Кроме этого, я не имею никаких вопросов к проекту Arctic Connect. В «МегаФоне» нас тоже прекрасно знают. До пандемии мы хотели встретиться и обсудить сотрудничество, но в «коронакризис» что-то пошло не так. Другой партнер Arctic Connect — финская компания Cinia. Я с ними общался несколько лет назад. У них есть амбиции сделать Финляндию информационным хабом.
В феврале на конференции SpaceCom Digital Russia спикеры говорили о том, что в Арктике вообще ничего не надо строить — хватает спутниковых мощностей. Правильно ли я понимаю, что спутниковая связь не обеспечит цифровой суверенитет?
По теме связи в Арктике проходит достаточно много конференций. Например, одна из них состоялась в феврале в Торгово-промышленной палате. На ней я был единственным представителем компании, занимающейся наземной связью, — все остальные участники специализируются в основном на спутниковой или радиосвязи. Так вот, все понимают, что спутниковая группировка без опорной сети неэффективна. Она хороша только с точки зрения каких-то чрезвычайных ситуаций или исследовательских задач — подсветки территории, картирования ледовой обстановки. Однако без наземной связи и центров обработки все эти данные со спутника просто некуда передавать. Плюс свое влияние оказывает физика — угол наклона космического аппарата и прочие технические моменты. Еще два года назад одна из крупнейших спутниковых компаний посчитала стоимость байта информации, полученного по спутнику и по кабелю. И допустила методологическую ошибку: сначала посчитала в одной единице, а потом в другой, получив несопоставимые цифры. Пропускная способность спутников в том регионе никогда не будет соразмерна необходимым задачам. Во всяком случае на нынешнем витке технологий. Возможно, в будущем появятся новые технологии, но здесь вопрос не в том, что спутники плохие, а просто такова физика процесса. Только комбинация разных линий связи — сотовых, спутниковых, кабельных — будет успешной. Потому что если к магистрали не добавить сотовую связь, то жителям все равно будет некомфортно. Если не установить станции связи со спутниками, не провести кабели к станциям, то информацию, собираемую со спутников, нельзя будет получить и обработать. Таким образом, эти сведения потеряют свою актуальность. Все взаимосвязано. Я поддерживаю использование спутников в Арктике, потому что понимаю, что без них все равно не обойтись в регионе — слишком обширная и незаселенная территория. Другое дело, что наземный базис все равно нужно обеспечивать. Хотим мы этого или нет — это осознанная необходимость, какой бы призрачной она ни казалась.
В одном из своих выступлений вы говорили о том, что в Арктике есть проблемы с сохранением человеческого капитала безотносительно погодных условий, без связи люди выпадают из контекста. Удалось ли государству за последние годы как-то улучшить эту ситуацию?
Я не думаю, что эта цитата устарела, потому что сама концепция человеческого капитала не так давно сформулирована. Эта проблема пока не решилась, потому что для сохранения человеческого капитала в Арктике необходима доступная цифровизация, которая базируется на связи. А цифровизация — это как минимум быстрый и комфортный интернет. Потому что если говорить о занятости в этом регионе, то очень многие новые специальности зависят от качества связи. И в этом случае все равно, где ты находишься — в Арктике, Антарктике или Москве. Для работы люди не выходят из помещения. С этой точки зрения Арктика ничем не отличается от других регионов. Единственное, что на севере вы не можете выйти на улицу и прогуляться без шапки в зимнее время, так как очень холодно. При наличии скоростного интернета и правильных программ поддержки молодежь останется там жить. В этом случае смысла уезжать не будет. Можно хорошо зарабатывать и иметь интересную жизнь, не перемещаясь каждый день по большому мегаполису. Этого можно достигать и на удаленных территориях, если там есть высокоскоростная связь. Когда это обеспечат, то проблема человеческого капитала в Арктике будет решена. Более того, я уверен, что если такая задача будет реализована, то мы увидим как люди вновь потянутся на север.
Того и глядишь увидим какой-нибудь «Арктический гектар»?
Да-да. И какая тогда будет разница, где жить? В средней полосе России, где никакой поддержки нет или уехать в Арктику, где у тебя будет «северная зарплата» и другая поддержка. Думаю, что и государство еще что-то добавит. Нет никакой разницы, где сидеть за компьютером — там или здесь. Но до этого светлого будущего мы можем дожить только в случае, если в Арктике появится современная связь. Здесь я не ратую конкретно за «Северное сияние» или Arctic Connect — просто других проектов, к сожалению, нет. И только от политической воли зависит, насколько быстро мы оседлаем «коня цифрового суверенитета». Потому что только независимая линия связи от Мурманска до Владивостока или Петропавловска-Камчатского даст нам возможность как минимум вздохнуть свободнее. Главное, чтобы она точно не зависела от западных вендоров. Только в этом случае контроль над информационным потоком по этой сети будет полностью принадлежать России. В этом одна из задач построения цифрового суверенитета. Я искренне верю в то, что как производители мы будем задействованы в возведении этой линии связи. Оператор же, который возглавит такой проект, сделает из этого кейса уникальный опыт для всего мира. К сожалению, Россия никогда не лидировала на рынке связи. Да, под конец существования Советского Союза у нас были очень хорошие разработки, но из-за перестройки их не реализовали. Сейчас же, когда информация стала тем самым золотом, а люди — той самой нефтью, и трафик между Европой и Азией столь важен, построение такой линии связи позволит нам и обеспечить национальные интересы, и решить задачи иностранных партнеров, что с лихвой окупит затраты на такой проект.
